Сказка, почти что на ночь

[rohirrimka]

А вот и первые плоды новогоднего зарока - я дописала текст, начатый еще пару лет назад. Я тогда решила, что раз уже сочиняла свою версию Красной шапочки и свой взгляд на Золушку, то логично продолжить эту серию своим взглядом на Спящую Красавицу. И тут же решила, что взглянуть нужно со стороны принца. Получилось.. Ну, мне нравится то. что получилось, а как оно вам - скажите мне сами

Трудно быть принцем
Жил-был на белом свете принц Элрик. Просто Элрик. Некоторые принцы, бывает, получают к своему имени приставку-эпитет. Филипп Прекрасный, Робер Отважный или, скажем, Милош Щедрый. Если бы кто-нибудь решил придумать принцу Элрику такой эпитет, то самым подходящим именем было бы Элрик Любопытный. Однако любопытство — не самая подобающая принцу черта характера, поэтому Элрика звали просто Элриком. Ну и еще Непоседой, но это только Их Королевские Величества папа с мамой.

Любопытство было не просто одной из черт характера принца Элрика, оно было его главной движущей силой, главной причиной всех его поступков, главным огнем, горящим в его неутомимом сердце и его вечно взъерошенной голове. Больше всего на свете он любил тайны и загадки, и никогда не был способен устоять перед чем-то неизвестным, сколь бы опасным оно ни казалось. Склонность решительно бросаться навстречу неизвестности, разумеется, не раз втягивала Элрика во всевозможные истории, приключения и неприятности. Настолько часто, на самом деле, что его родители еще в детстве приставили к принцу верного слугу — мальчишку постарше, чьей единственной обязанностью было отговаривать их наследника от самых безумных эскапад, а если не удастся (родители Элрика были мудрыми людьми и реалистами, к тому же), то следовать за ним в любую переделку и вовремя звать на помощь. Поначалу Элрик, разумеется, обиделся на подобное недоверие. Но поскольку он унаследовал часть родительской мудрости, то быстро понял, что лучше всего постараться подружиться с новым слугой, что и сделал немедленно. С тех пор Элрик и Гастон были неразлучны, и размеренный неторопливый характер второго служил отличным противовесом горячности и любопытству первого.

Поэтому, когда восемнадцатилетний Элрик во время одной из охотничьих прогулок в сопровождении верного Гастона в еще неисследованном уголке королевства наткнулся на заросли колючих кустарников, за которыми виднелось что-то, похожее на остроконечные башенки, реакция обоих была вполне предсказуема.

— Почему я никогда не слышал об этом замке? Идем, нам нужно немедленно его исследовать! — воскликнул юный принц.

— По мне так если не слышали, значит и нечего там исследовать, — возразил Гастон. — Все хорошее людям давным давно известно, а что неизвестно, от того и хорошего ждать не стоит.

— Вот еще! Да люди и десятой доли не знают о том, что их окружает. Ну же, разве тебе не интересно, что это за замок и кто в нем живет?

— Совсем не интересно. Да к тому же, никто там, скорее всего, давно не живет, потому что я не вижу прохода в этих зарослях.

И правда, стена из терновника, шиповника и остролиста тянулась в обе стороны, выставив вперед шипы и колючки, как оружие, и пробелов в этой стене не было. Но любопытство принца не давало ему покоя.

— Должен же проход быть хоть где-то! — воскликнул он и пришпорил коня. Гастон, ворча и чертыхаясь, поспешил за ним следом.

Когда они спустя пару часов вернулись на то же место, объехав вокруг всего замка и не обнаружив нигде прохода, принц был вынужден признать правоту своего слуги. Однако это, разумеется, не означало, что он был намерен отступиться. Отступаться вообще было не в его правилах. Принц спешился и принялся разглядывать заросли ближе. Ветки плотно переплелись, но местами между ними все же виднелись просветы. Недостаточно большие, чтобы проехал всадник или даже просто конь, но очень решительно настроенный пешеход, пожалуй, мог бы здесь пробраться. Тем более пешеход, вооруженный тяжелым охотничьим ножом.

— Куда это вы собрались, ваше неугомонное высочество? — поинтересовался Гастон, увидев, как принц привязывает поводья к луке седла и направляется в сторону кустов.

— Угадай? — усмехнулся Элрик. — Оставайся здесь, присмотри за лошадьми. А я должен, я просто обязан узнать, что же это за замок!

Редкий приступ благоразумия заставил принца добавить:

— Если я не вернусь через несколько часов, вызывай подмогу с топорами.

Гастон немедленно принялся спешиваться.

— Ну уж нет, — заявил он. — Моя работа — быть всегда с вами, с вами я и пойду, как обычно. Ну а если вернуться мы не сможем, подмогу вызовет тот, кто обнаружит наших лошадей.

В отличие от принца, Гастону хватило еще предусмотрительности прихватить с собой обе их сумки, после чего они с ножами наперевес углубились в колючие заросли.

Это был нелегкий путь. Ветви сплетались в густую сеть, сучья и шипы цеплялись за одежду, рвали ткань, царапали кожу. Элрик мог бы поклясться, что это были не обычные заросли — по какой-то причине все шипы здесь были направлены в одну сторону: ему навстречу, что существенно усложняло задачу. Но это же еще сильнее разжигало любопытство, так что принц двигался вперед не останавливаясь и еще находил силы подбадривать слугу.

Долго ли это продолжалось, никто из них не мог бы сказать, но все когда-то заканчивается, и наконец очередной взмах ножа отбросил в сторону последнюю преграждающую путь ветку, и перед ошеломленным принцем открылся удивительный вид.

На холме, основание которого окружал кустарник, возвышался замок. Его остроконечные башенки украшали пестрые флаги, расправленные, словно порывом ветра, но почему-то остававшиеся неподвижными. Вверх от подножия холма до самых дверей замка вилась дорога, и принц незамедлительно двинулся по ней. Замедлил шаг он лишь увидев стражу у дверей. Торопливо приведя себя в порядок — то есть, стряхнув пыль с потрепанного костюма и закинув за спину разорванный плащ — Элрик шагнул вперед и приветливо поздоровался, но стражники не удостоили его даже взгляда.

— Не нравится мне это, — прошипел за спиной верный Гастон. — Эй, вы, невежи, к вам принц обращается!

Стражники продолжали стоять неподвижно, прислонившись к стене и опустив головы. Принц нерешительно двинулся вперед, и никто не попробовал его остановить. Осмелев, он протянул руку и коснулся плеча солдата — но и тогда тот не пошевелился. Элрик почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он потрогал старинную алебарду, пощелкал пальцами перед лицом стражника, даже попробовал ущипнуть его за щеку — и тут же отдернул руку. Стражник казался на ощупь самым обычным, живым человеком, глаза его были закрыты, грудь медленно приподнималась дыханием. Казалось, он просто спал, опираясь на алебарду, но разбудить его было невозможно.

Элрик шарахнулся назад, чуть не сбив с ног слугу.

— Что за чертовщина тут творится?

— А я говорил, говорил, не надо нам сюда соваться. Но разве ж вы меня когда слушали? — простонал тот.

Элрик решительно взял себя в руки. В конце концов, перед ним была тайна. Нет, даже не так — Тайна. Разве не об этом он мечтал всю свою жизнь? Неужели он струсит теперь, когда столкнулся с неизведанным вплотную. Он гордо развернул плечи и скомандовал:

— Вперед.

Пройдя между неподвижными стражниками принц со слугой двинулись вперед по коридорам, освещенным солнечными лучами, падающими в окна, и свечением факелов с таинственно-неподвижным пламенем. То тут, тот там им попадались на пути люди — слуги, стражники, даже пара знатных дам. Все они были в старинного вида костюмах, у всех на лицах застыло выражение печали, и все они спали, прислонившись к стенам и подоконникам, словно сон настиг их внезапно и неожиданно. И, разумеется, никого из них принцу не удалось разбудить.

По опыту Элрик знал, что все замки строятся примерно по одному плану, поэтому он сразу двинулся туда, где по его расчетам должны были находится центральные комнаты и залы. Расчеты эти подтверждались тем, что чем дальше он шел, тем больше людей попадалось ему на пути. Наконец он оказался перед большими дверями с потемневшими золочеными узорами, возле которых собралась целая толпа богато одетых людей — принц еле пробрался между ними, стараясь не наступать на всевозможные конечности. Когда он потянулся к дверям, то заметил, что его рука дрожит. Нет, это был не страх, скорее азарт. Предвкушение. Элрик глубоко вздохнул, толкнул двери и шагнул внутрь.

Он был уверен, что попадет в приемный зал, поэтому слегка запнулся, обнаружив себя в спальне. В очень милой спальне с цветами на картинах, с книжными полками, фарфоровыми куклами и кучей подушек на ковре перед пылающим камином, пламя в котором было таким же неподвижным, как все в этом замке. Ноги сами понесли Элрика дальше, к стоящей на возвышении кровати с пологом, возле которой застыли спящие фигуры с невысохшими на щеках слезами. На кровати кто-то лежал. Принц протянул руку, отдергивая в сторону прозрачную ткань, и увидел самую прекрасную и милую девушку, какую ему доводилось видеть в своей жизни. А он видел их немало. В конце концов, ему было уже восемнадцать и родители начали потихоньку показывать ему портреты окрестных принцесс.

Розовые губы девушки были чуть приоткрыты, длинные ресницы отбрасывали тень на гладкие щеки, чуть тронутые румянцем, золотистые волосы рассыпались по подушкам. Казалось, вот-вот она распахнет глаза и улыбнется тебе, но Элрик испытал неприятную уверенность в том, что ее сон, как и сон всех окружающих ее людей, не так уж прост.

Рядом чертыхнулся Гастон, нарушив волшебство момента.

— Кажется, я знаю, где мы, — сообщил он, и в голосе его, впервые за все время их знакомства, Элрик услышал удивление и что-то вроде благоговения.

— Ну? — не выдержал принц, когда Гастон завороженно замолчал.

— Это ее замок. Спящей Красавицы. — Заметив недоуменный взгляд принц, слуга покачал головой. — Да как же вы не слышали эту историю? Она была принцессой, и в день ее крестин одна обиженная фея пообещала, что когда ей исполнится шестнадцать лет, принцесса уколется веретеном и умрет. А другая фея добавила, что не умрет, а только уснет на сто лет, пока не явится принц и не разбудит ее поцелуем истинной любви. И они будут жить вместе долго и счастливо, все как водится.

— Но это же сказка, — припомнил что-то такое принц. — Для маленьких детей.

— А не вы ль, ваше высочество, говорили мне, что за каждой сказкой скрывается какая-то история, обросшая слухами. Ну вот вам и доказательство. Все как говорят — принцесса спит, и весь замок спит, и лес вокруг не обычный, а волшебный.

И Элрик был вынужден согласиться с тем, что это наиболее убедительное объяснение. Он с новым сочувствием посмотрел на спящую девушку. Бедняжка, проспать целых сто лет, пропустить столько всего интересного.

Гастон между тем покашлял и поинтересовался:

— Ну так что, будете целовать?

— Кого?

— Принцессу! — слово «болван» слуга проглотил, но тон его подразумевал. — Чтобы разбудить, как в сказке сказано.

Элрик поежился. Попасть в сказку оказалось совсем не так приятно, как он думал в детстве.

— Не могу же я вот так целовать девушку, с которой даже не знаком.

— Ну так разбудите и познакомитесь. Вам с ней всю жизнь жить, успеете еще узнать.

— Всю жизнь? — ужаснулся принц.

— Долго и счастливо, — напомнил Гастон, но Элрик уже пятился прочь от кровати.

— То есть, мало того, что мне предлагается целовать незнакомую девушку, не спросив даже, хочет ли она того, мне еще и жениться потом на ней? А если она мне не понравится? Что если у нее визгливый голос? Или дурной характер? Или она говорит только о платьях, как принцесса Гризелла?

— По крайней мере она хорошенькая, — предприимчиво заметил Гастон.

— Она прекрасна, — согласился принц. — Но это еще не повод жениться.

— Посмотрите на это так, ваше высочество. Ежели вы ее не поцелуете, ей, бедняжке, так и спать тут до конца времен. Неужто вам ее ничуточки не жалко?

Элрик помедлил. Отказываться спасти даму потому лишь, что опасаешься последствий, это было как-то недостойно принца. И ему ведь действительно было жаль девушку.

— Ну почему до конца времен? Может какой-то другой принц ее найдет? Более… гм… готовый к браку?

— Ну да, ваше высочество, конечно, спихните это все на другого ничего не подозревающего принца. Их тут ой как много ездит.

Элрик скрипнул зубами, но совесть уже проснулась и заговорила в нем весьма громким голосом. Глубоко вздохнув, принц взял себя в руки и снова подошел к кровати. Присел на край. Потом вскочил, наклонился к принцессе. Снова присел. Поправил край одеяла. Понял, что тянуть дальше просто неприлично, наклонился и быстро чмокнул девушку в розовые губы.

Несколько секунд ничего не происходило, затем за спиной Элрика раздалось неуважительное фырканье.

— И это вы называете поцелуем? Да еще истинной любви? А я-то думал, вы умеете целоваться. Сам видел, как вы с госпожой Гортензией тренировались. И не раз, между прочим.

Элрик почувствовал, как щеки предательски заливаются краской. Гортензия, самая младшая из матушкиных фрейлин, и впрямь оказывала ему особое внимание, но честно говоря, принц отвечал ей из чистого любопытства и, так сказать, исследовательского интереса.

— Ну это уже совсем неприлично, ничего не подозревающую девушку целовать так всерьез! Ужасно неловко, вон хочешь — сам попробуй.

— Вот еще, и не подумаю, я ж не принц, — тут же возразил Гастон. — Ну представьте, ну... что вы спасаете ее. Это же чистая правда.

Элрик вздохнул и снова склонился к юной принцессе, на этот раз прижавшись к ее губам надолго.

Спустя пару минут даже Гастон был вынужден признать, что поцелуй не работает, и принцесса продолжает глубоко и беспробудно спать. Элрик подавил неуместное чувство разочарования — не быть ему героем сказки — которое при этом мешалось со столь же неуместной радостью от того, что не придется срочно жениться, срочно менять свою жизнь. Одними губами прошептав спящей принцессе «Простите», он повернулся к Гастону.

— Ну что, доволен? Можем мы наконец отсюда выбираться? Солнце уже садится, а до дворца еще четыре часа пути.

Не то чтобы Элрик так спешил домой, но заколдованный замок, еще недавно такой манящий и таинственный, теперь вызывал у него неловкость, чувство вины, и — чего уж там — легкую тревогу.

Тревога эта только усилилась, когда они спустились с холма и подошли к границе колючей изгороди. Ни единого просвета не было видно среди кустов, каждая ветвь, каждый ствол топорщились колючками, направленными, казалось, прямо в лицо принцу, и не смотря на то, что валяющиеся на земле отрубленные ветки подтверждали — именно здесь принц со слугой пробрались через заросли — даже издали было понятно, что выбраться обратно им не удастся.

Конечно же они все равно попытались, и в этом месте, и в десятке других. Солнце уже почти опустилось за горизонт, его слабые лучи лишь слегка озаряли половину неба, а на другой половине проглянули первые звезды, когда Элрик наконец признал поражение.

— Нам не выбраться отсюда, — вздохнул он, сердито срывая с плеч то, что осталось от изодранного шипами плаща. — Этот чертов лес заколдован, и он не собирается нас пропускать!

Гастон ответил ему тяжелым вздохом, и принц заставил себя улыбнуться.

— Возможно, утром, при свете солнца, у нас получится лучше. Или может эта изгородь пропускает людей только днем. В общем, завтра мы попробуем еще раз. А пока давай-ка найдем место для ночлега.

Найти место оказалось не сложно: замок был полон удобных комнат, и кровати в них были свободны: судя по всему, когда все уснули зачарованным сном, была середина дня. Конечно, было немного неловко устраиваться в чужой постели, когда ее хозяева, возможно, спали на полу в одном из коридоров замка, но Элрик приказал себе не думать об этом.

Гораздо хуже дела обстояли с едой. Что было не очевидно — еды в замке было гораздо больше, чем кроватей. Однако когда Гастон попробовал отрезать кусок от висящего в кладовой окорока или хотя бы откусить от яблока, взятого с серебряного блюда в одой из комнат, оказалось, что это невозможно сделать. После многочисленных попыток и экспериментов Элрик пришел к выводу, что, как и огонь в очагах, как и ветер, раздувший флаги на башнях, все продукты в замке странным образом «уснули», и воспользоваться ими было никак нельзя. Вода в многочисленных кувшинах, ведрах и бочках, разбросанных по замку, тоже не соглашалась выливаться, но по счастью Гастон обнаружил у подножия холма колодец. Сонные чары, похоже, ограничивались каменными стенами, так что Гастону удалось добыть ведро воды и даже разжечь на краю зарослей костерок, на котором он приготовил ужин из запасов, нашедшихся в их сумках. С удовольствием поглощая его стряпню, Элрик сдержал комментарий насчет того, что еду стоит поберечь. Нет-нет, не стоит об этом беспокоиться, завтра все наладится, они найдут проход через заросли и вернутся домой. С принцессой тоже все будет хорошо, Элрик позаботится о том, чтобы ее история стала широко известна, он разошлет гонцов и менестрелей во все края, во все соседние страны, и наверняка скоро найдется принц, способный разбудить девушку. Все будет хорошо. С этой мыслью принц вернулся в замок, забрался в чужую постель, пахнущую свежим бельем, немного поворочался, приказал себе перестать думать и наконец уснул.

На следующий день они наскоро подкрепились отваром собранных в зарослях ягод шиповника и снова попытались выбраться за пределы колючей ограды. И снова им это не удалось. Казалось, за ночь шипы выросли еще длиннее, а ветви переплелись еще плотнее, превратившись в совершенно сплошную стену, в которую даже просунуть руку хотя бы по локоть представлялось совершенно невозможным. Элрик почувствовал, как первые щупальца страха проникают к нему под рубашку. В попытке прогнать это непривычное чувство он предложил Гастону подняться на самую высокую башню замка и оттуда осмотреть окрестности — может, они смогут сверху рассмотреть что-то новое, чего не видно с земли.

Подъем оказался непростым. Во-первых, потому что башня была довольно высокой. Во-вторых, потому что там, судя по всему, располагался пост замковой стражи, и уснувшие солдаты полностью перегородили узкую лестницу. Принцу со слугой пришлось поработать грузчиками, перенося спящих вниз и более-менее бережно складывая их в комнатке на верхнем жилом этаже. Элрик мысленно извинился перед солдатами за то, что не может устроить их поудобнее, хотя подозревал, что им на самом деле все равно. Если уж ты спишь сто лет подряд, тело у тебя затечет в любом случае, проведи ты эти годы на кровати или на жестком полу. Хотя с другой стороны — что он знал о волшебном сне?

Знал Элрик мало, поэтому прогнал прочь посторонние мысли и направился вверх по освобожденной лестнице. На вершине башни оказалась небольшая площадка, окруженная стеной с зубцами. С этой площадки действительно открывался великолепный вид на окрестности замка. Можно было разглядеть и очертания холма, и окружающие его заросли — удивительно ровное кольцо одинаковой толщины по всей окружности, словно бы нарисованное старательным живописцем. Виднелась и местность за пределами зачарованных кустов — не очень четко, словно подернутая дымкой, но виднелась. Элрик попытался разглядеть то место, где они оставили лошадей, но на таком расстоянии лошади в любом случае показались бы совсем крохотными. Не помогла даже удивительная подзорная труба, чудо современной науки, подарок родителей любопытному сыну.

Гастон, все это время тоже старательно оглядывавшийся по сторонам, наконец подал голос:

— А ведь нас должны бы уже были хватиться, как пить дать. Вы же Ее Величеству вашей матушке обещали вернуться до ночи.

— Обещал, — вздохнул Элрик. Ему не хотелось думать о том, что подумают его родители. Они, конечно, привыкли к приключениям сына, но он старался все же выполнять свои обещания. — Но искать нас начнут не раньше вечера.

— И то верно, — вздохнул слуга. — Разве что кто лошадок наших найдет.

— Не найдут. До ближайшей деревни сколько?

— Так поди часа полтора скакали, и не шагом причем, — недовольно припомнил Гастон, недолюбливавший долгие поездки верхом.

— Вот именно. Не найдут, — повторил Элрик. — К вечеру отправят пару гонцов в разные стороны. А вот когда они вернутся с пустыми руками — тогда дело дойдет до серьезных поисков. Так что дня два у нас есть.

— Для чего? — не понял Гастон.

— Для того чтоб придумать, как им подать сигнал и сообщить, что с нами случилось.

Принц прикусил губу и принялся спускаться по узкой лестнице. Приключение потихоньку переставало ему нравиться.

(продолжение в комментариях)