Нормальность в этом мире неуместна (с)
12:18
История
Я уже рассказывала ее здесь когда-то... просто теперь она таки захотела дорасти до текста. Может и зря.
невеселая несказка
- Дедушка… Ну деда же! Расскажи сказку?
- Фу, сказки для маленьких. Расскажи историю, настоящую.
- Ага, чтобы про любовь.
- Не, про войну!
- Чтобы с чудесами.
- Глупая, чудес не бывает.
- А вот и бывают, бывают…
- Тише, малыши, не ссорьтесь. Хорошо, я расскажу вам историю. Слушайте…
* * *
Жил-был однажды маленький мальчик. Самый обыкновенный, не лучше, но и не хуже других. Немного непослушный, немного мечтательный. Любил маму и папу, книжки с картинками, мороженое по воскресеньям. А еще очень любил свою коробку с красками и карандашами. Целыми днями он мог сидеть и рисовать все, что видит. Конечно, в их маленьком городке редко встречалось что-нибудь необычное. Но мальчика это не очень расстраивало, ведь с ним была его фантазия, он смотрел ее глазами – и на страницах его альбомов расцветали диковинные цветы, взлетали тропические птицы, скакали сказочные животные, уходили к горизонту корабли.
Так он и жил своей обычной жизнью, пока не случилось кое-что особенное. В один прекрасный летний день поляна на окраине городка вдруг наполнилась яркими фургонами, лошадьми, людьми в пестрых одеждах. А потом посреди поляны вдруг вырос огромный шатер с крышей в желто-красную полоску. На улицах города появились афиши и зазывалы, и все они приглашали местных жителей непременно посетить «самый лучший, самый необыкновенный, самый известный в мире цирк-шапито».
Цирк! Все дети в городе были в восторге. Взрослые посмеивались над громкой рекламой, но тоже радовались – не так часто в их краях случается что-то необычное. Мальчик тоже радовался и не мог дождаться, когда же попадет на представление. Мама, правда, была против, она считала цирк вульгарной забавой, но отец оказался на стороне сына – и вместе они отправились туда, где играл духовой оркестрик и шумная толпа в воскресных нарядах вливалась в таинственную тьму под пестрым шатром.
Мальчику понравилось все. И жонглер, подбрасывавший в воздух тарелки, ложки и чашки, и строивший из них пирамиды на собственной шляпе. И фокусник, извлекавший яйца изо рта и голубей из рукавов. И печальный тигр, ловко прыгавший с тумбы на тумбу. Вместе со всеми мальчик смеялся над проделками веселого клоуна в огромных ботинках и пиджаке с цветными заплатками. Но вот человек в блестящем костюме прокричал что-то про акробатов, и мальчик увидел её…
* * *
Это розовое облако… а может, оживший цветок?... сказочная фея в серебряных туфельках? Вверх, вверх взлетает она, и сердце взлетает вместе с ней, и сладко замирает. Так бывает в сочельник, когда распахиваются двери комнаты, и ты видишь вдруг огромное, яркое, сияющее огнями дерево, и кажется, что в ушах твоих поет хор ангелов. Может быть, она тоже ангел? Может, она спустилась с небес, эта незнакомка с сияющими глазами и радостной улыбкой… Конечно, ангел, поэтому так легко она взлетает над ареной, над задранными головами зевак, над натянутым канатом.
- Папа, кто это? Ну папа же… Кто?
- Это акробаты.
Нет, папа не понимает, ничего не понимает, он не чувствует этой переполняющей сердце радости, какую испытываешь только при встрече с чудом…
* * *
…увидел маленькую девочку в розовом платье с блестками. Она была, пожалуй, младше его, но как ловко она крутила колесо и сальто, как высоко прыгала, стояла на одной руке и даже бесстрашно ходила по канату, балансируя маленьким кружевным зонтиком.
Закончилось представление, погасли огни и разошлись зрители, а мальчик все никак не мог успокоиться. Всю ночь он вертелся в своей кроватке, думая только о маленькой циркачке, а на следующий день упросил родителей снова отпустить его в цирк. И на следующий день. И на следующий. Он убегал из дома тайком, он разбил свою копилку, и даже продал соседу свою игрушечную крепость, чтобы набрать денег на билет. За крепость ему, конечно, влетело, но это были мелочи, зато он снова и снова видел ее – девочку в розовом платье. Мальчик уже наизусть знал ее номер, и все равно каждый раз удивлялся тому, как легко взмывает она вверх.
Несколько раз по утрам он перебирался через легкую ограду, пролезал между фургонами и, спрятавшись за кучей реквизита, смотрел, как репетируют акробаты. И хотя вместо розовых кружев на маленькой гимнастке было старое заштопанное трико, а золотистые волосы вместо пышных локонов были затянуты в суровый хвостик, мальчик все равно не мог оторвать от нее глаз. А возвращаясь домой, он брался за карандаши и краски. Теперь все его альбомы были заполнены изображениями маленькой акробатки.
Но все когда-нибудь заканчивается, так устроена жизнь, время идет и его не остановить. Лето кончилось, цирк свернул пестрый купол и двинулся дальше, а мальчика родители отправили в школу в большом городе.
В этой школе не очень-то заботились о рисовании, в ней учили серьезным предметам – языку и алгебре, физике и географии, истории и биологии. И мальчик спрятал подальше альбом с рисунками, карандаши и краски. Нет, он не забыл о детском увлечении, но рисовал все реже и реже.
Шло время, и мальчик вырос. Он стал большим, красивым и умным, он выучил все предметы – и языки, и алгебру, и физику, и биологию. Но он не стал ни врачом, как мечтала мама, ни адвокатом, как хотел папа. Мальчик вырос и стал летчиком. Каждый день он поднимал свой самолет в небо и взлетал вверх …
* * *
Вверх, вверх! – поет что-то в твоей душе. Последний рывок, контакт – вздрагивает мотор, вздрагивает самолет, вздрагиваешь ты в предвкушении близкой встречи. Разбег, отрыв – и ты летишь, летишь, и эти прочные крылья, этот сильный мотор – они как продолжение твоего тела, ты одно целое с самолетом, и вокруг, рядом, в твоих глазах и в твоем сердце – небо, огромное, необъятное, вечное. Это волшебное ощущение, и пусть говорят, что глупо, что просто работа, что скоро привыкнешь, устанешь – тебе никогда это не надоест. Потому что, как не может надоесть вода в пустыне, так не может надоесть тебе небо, утоляющее твою вечную жажду чуда.
* * *
Он возил людей и возил грузы, удобрял поля, доставлял почту, занимался аэрофотосъемкой и ставил рекорды, и ему нравилась такая жизнь.
- А девочка?
- А девочка тоже выросла. Она тоже многому научилась – ездить верхом и дрессировать собак, летать на трапеции и жонглировать кольцами. Она по-прежнему выступала в цирке, и такая жизнь ей тоже нравилась.
А еще у нее появился ребенок – маленький сынишка, очаровательный мальчик с пшеничными кудрями и голубыми глазами. Сын, которого она бесконечно любила, единственная добрая память, оставленная по себе одним... впрочем, это не важно, малыши. Мальчик рос в цирке, играл в опилках манежа и засыпал в обнимку с дрессированными собачками.
Все было хорошо… пока в ту страну, где они все жили, не пришла война.
Сначала она была далеко, в газетах и смутных слухах, потом как-то сразу вдруг оказалась совсем близко. Скамьи в цирке, где выступала акробатка, все меньше заполнялись публикой. А у тех, кто все же приходил на представления, в глазах прятались растерянность и страх, который они неумело скрывали громким смехом и грубыми выкриками. Акробатке тоже было страшно, но чем сильнее страх сжимал ее сердечко – тем шире и ярче становилась улыбка, с которой она выходила на арену.
До летчика война тоже добралась. С легких почтовых и больших грузовых самолетов он пересел на боевой истребитель. Ему пришлось узнать, что в небе есть вещи пострашнее ночного шторма и грозы над морем, пришлось познать горечь потерь.
А потом война перешагнула порог страшным словом «капитуляция». Враг захватил страну, где жили акробатка и пилот. Улицы наводнили громкоголосые солдаты в крысиных мундирах, стены и столбы запестрели приказами и законами новой власти.
Один из этих приказов запрещал передвижные цирки, а их артистов приравнивал к бродягам, подлежащим аресту. Юная акробатка вздохнула и устроилась работать на фабрику. Работать там приходилось целыми днями, а денег едва хватало на еду, да еще на оплату крошечной квартирки, в которой она теперь ютилась вместе с маленьким сыном и старым клоуном, который, сколько она себя помнила, заменял ей и отца и мать. Нелегкая это была жизнь, нелегкая и невеселая.
Летчик тоже получил приказ, в котором говорилось, что все солдаты должны сложить оружие и вернуться к мирной жизни. Вот только, впервые в жизни, летчик решил, что не все приказы стоят того, чтобы их выполнять. Он сел в свой самолет, и вместе со своими друзьями, такими же летчиками, отравился в другую страну, чтобы оттуда продолжать сражаться с врагом.
Он воевал смело и отважно, но однажды, осенним солнечным днем, в ясном небе над морем его самолет встретился с тремя вражескими.
* * *
Такая знакомая, как ни страшно это звучит, ставшая почти привычной смертельная карусель вдруг делает рывок… тупой стук… что-то неуловимо меняется… и лишь несколько секунд спустя ты понимаешь, что это что-то – звук твоего мотора. Он чихает, хрипит, стучит, жалобным скрежетом отвечают рули высоты, самолет неумолимо заваливается, порываясь сорваться в штопор… пламя лижет кабину… последняя очередь – и смолкают оба пулемета. Колпак заклинило? Нет, это не сгибаются пальцы, ищущие защелку… пламя радостно врывается внутрь, опаляя жаром лицо… в последний момент ты успеваешь оттолкнуться и перевалиться через борт кабины… где-то вдали мелькает словно чужая мысль «Раскроется? Не раскроется?»… Раскрылся. А в следующий момент белый купол взрезает пулеметная очередь… смешно, словно строчка швейной машинки. Ты летишь… нет, падаешь… и море принимает тебя. У моря холодные соленые руки и твердая грудь. Потом ты лежишь на спине, тебя тянет вниз, а сверху – оно, небо, которое всегда было другом, которое делило с тобой чудо полета, твое небо – оно вдруг отвернулось от тебя, предало, оно поливает тебя свинцовым дождем, охотится на тебя, жаждет твоей смерти… да нет же, это не небо, оно не виновато, ему тоже больно носить этих железных птиц с черными метками на крыльях, этих громких смертоносных птиц… и ты ныряешь, глубже, стаскивая с себя одежду и стараясь остаться под водой дольше, как можно дольше, пока птицы не выплюнут весь запас смертельного груза и не улетят прочь. А потом ты качаешься на волнах, а над тобой качается небо… чистое небо, мирное небо. И мысли твои тоже качаются, плывут, кружат, и это так славно, тихо, спокойно, что ты даже не замечаешь ничего вокруг, и только когда чьи-то руки хватают тебя и тянут куда-то, ты понимаешь, что солнце уже село, а еще видишь их – загорелые лица, сильные руки, хриплые голоса – рыбаки, возвращающиеся домой… и ты понимаешь, что спасен, что тебе снова повезло и это – настоящее чудо.
А потом эти добрые люди поят тебя анисовой водкой, они перевязывают твои раны и прячут тебя от вражеских солдат. Эти солдаты повсюду, а у тебя нет документов и подозрительное огнестрельное ранение, поэтому тебя, как важную тайну, укрывают – в подвалах, сараях, на чердаках. Одни ты помнишь хорошо, другие теряются в тумане жара, в сумеречном бреду – часы, проведенные в осенней воде сказались тяжелой пневмонией. И вот однажды ты открываешь глаза и видишь…
* * *
Сбитого летчика подобрали рыбаки. Они спрятали его от врагов, потом тайком переправили в город. Ему опасно было оставаться на одном месте, и поэтому его, как посылку, передавали из рук в руки, по цепочке, из одного укрытия в другое. Вот так он и оказался в маленькой квартирке, где жили акробатка, ее сын и старый клоун. Он узнал ее сразу: не по розовым кружевам – их не было, не по золотым локонам – они давно были безжалостно сострижены, и не по ослепительной улыбке – она сжимала губы и хмурилась, устраивая его поудобнее на старом матрасе. Он узнал ее по глазам, которые по-прежнему светились, согревая все вокруг. И он, улыбнувшись, прошептал ей:
- Браво! Бис, браво, бис!
* * *
Наверняка она решила, что ты бредишь. Ты и сам не уверен, что это все не сон. Комната снова плывет вокруг, и ты проваливаешься в темноту.
Когда ты открываешь глаза снова, ее рядом нет. Оглядывая комнату, ты замечаешь маленького мальчика, что-то сосредоточенно выводящего огрызком карандаша. Рисунок, похоже, не получается, малыш хмурится, наконец, бросает карандаш, сползает со стула и отправляется исследовать комнату. Конечно же ему интересен человек, лежащий в углу, и скоро ты видишь склонившуюся над тобой сосредоточенную рожицу. Ты не очень знаешь, как обращаться с детьми, поэтому просто приветливо улыбаешься. Посопев немного, малыш вдруг произносит:
- Нарисуй мне тигра!
- Тигра?
- Ага. У меня не выходит. Смотри, - он тычет тебе в руки помятый рисунок. Да, тигр и впрямь не очень похож на себя, ног многовато, и уши сползли на спину, зато зубы и полоски удались на славу.
- Нарисуй, - снова требует малыш.
- Почему тигра? – тянешь ты время.
- Потому что он страшный! Он прогонит всех плохих людей, и мама не будет плакать.
Ах, если бы это было так просто… Но ты все равно киваешь и берешь протянутый тебе листок серой бумаги. Ты еще слаб, пальцы плохо слушаются, да и рисовал ты последний раз очень давно, но все-таки что-то ты еще можешь, и малыш доволен твоим рисунком.
За следующие дни ты постепенно подружишься с этим мальчиком, он покажет тебе свою коробку с сокровищами и доверит страшную тайну – фарфоровый кот, стоящий на комоде, вовсе не фарфоровый и по ночам превращается в настоящего, он сам видел, как кот сверкает глазами! А ты будешь рисовать для него разных зверей и рассказывать про города и страны, которые повидал.
Гораздо больше времени потребуется, чтобы разговорить старика, живущего тут же – его ты тоже узнал, ты помнишь веселого клоуна из цирка. Сейчас он вовсе не весел, в его глазах застыл страх, и тебя он поначалу тоже боится, но ты упрям, а старику больше не с кем поговорить, и постепенно вы познакомитесь ближе, и он объяснит, что боится не за себя.
- Я-то уже стар, мне нечего терять, но она… они – вся моя семья, она и малыш, но она так безрассудно рискует… В городе все время аресты, облавы, но она и слышать не хочет о том, чтобы тихо сидеть дома.
Ты узнаешь, что бывшая акробатка теперь работает на фабрике, а после работы «встречается с опасными людьми» и «занимается опасными делами»… Да ты и сам ведь одно из таких опасных дел.
Саму ее ты видишь мало – она возвращается домой поздно, бледная от усталости. Привычными жестами касается твоего лба, дает лекарства, меняет повязки. Однажды ты ловишь ее руку и подносишь к губам, бормоча «Спасибо».
- Это мелочи, - на ее губах мелькает тень прежней улыбки.
- Мне уже гораздо лучше – и все Вашими заботами.
- Это отлично, что лучше. Только все равно Вам придется задержаться здесь. В городе было несколько взрывов и теперь повсюду патрули, перемещать Вас слишком рискованно, - она словно извиняется, но ты не можешь скрыть радости… ты рад тому, что останешься рядом с ней.
* * *
Сбитый летчик остался в доме бывшей циркачки надолго. Сначала его нельзя было перевозить, а потом он сам не захотел уйти. Друзья девушки раздобыли для него документы, теперь он считался дальним родственником, приехавшим из деревни, и мог выходить из дому. Раны его зажили, болезнь прошла, и теперь он тоже целыми днями пропадал где-то, помогая таинственным «опасным людям». Он крепко подружился со старым клоуном и с малышом, а самое главное – они с акробаткой полюбили друг друга. И вот, в ночь на Рождество, он признался ей в любви.
* * *
Шторы на окнах плотно задернуты, а улицы за ними полны опасности и страха. И все же – это праздник, и вы все постарались сделать его веселым. Накрыт стол – скудный, ведь продукты так дороги, но все же праздничный. И рождественское дерево у вас есть – точнее, ветка, конечно, но все равно живая, настоящая, и под ней малыша ждут подарки – с трудом раздобытая коробка новеньких карандашей, и краски, и деревянный конь, и даже шоколад, такой редкий по нынешним временам. У тебя тоже есть подарок, он для всех, ты рисовал его долго, вспомнив все свое подзабытое умение…
Ты открываешь бутылку вина. Вино дрянное, надо признать, другого теперь не найти, но ты умудряешься превратить его открывание в целое представление, словно это шампанское из лучших виноградников. Собеседники подхватывают твою игру, и старые стаканы в их руках превращаются в драгоценный хрусталь, а бедный стол – в угощение, достойное королей. И звенит в комнате смех, настоящий смех, которого так давно не было слышно.
Усталый и счастливый малыш засыпает прямо за столом, и вы укладываете его в кроватку. Старый клоун, печально вздохнув, тоже отравляется спать, и вы остаетесь одни в комнате. Одинокая свеча заставляет ее глаза поблескивать в полумраке. В стареньком радиоприемнике – такие, вообще-то, положено сдавать, но горожане считают делом чести саботировать этот приказ – ты долго ловишь подходящую волну, и вот, сквозь треск и шум помех, в комнату врывается вальс – и ты приглашаешь свою даму на танец. Вы кружитесь по маленькой комнатке, и ты видишь ее такой, как когда-то – золотые локоны, розовое кружево, но ярче всего – блеск ее глаз, сияние ее улыбки, и ты точно знаешь, что никогда, никогда еще никого так не любил, и не будешь любить.
Потом музыка заканчивается, но вы все стоите, обнявшись, и секунды, словно снежинки, вьются вокруг вас, сталкиваясь с мелодичным звоном. И тогда ты целуешь ее, и она тебе отвечает.
* * *
- А дальше? деда, ну чего ты замолчал?
- Да, что было дальше?
- А дальше… Они жили долго и счастливо.
- И победили всех врагов?
- Да, малыш.
- Как в сказке? И умерли в один день? Деда… Дед, ты чего?
- Всё, малыши. Всё, пора спать. Ну-ка быстро по кроваткам. Доброй ночи, маленькие, спите.
Старик поправляет одеяльца, целует детские лбы и выключает свет. Долго стоит у окна, потирая левую сторону груди. Нет, нельзя поддаваться слабости, нельзя болеть. У него есть дело, ведь кто-то должен заботиться о детях. И кто-то должен помнить.
* * *
Нет, они не умерли в один день.
Летчик погиб весной. Они возвращались вместе с опасного задания – они все теперь делали вместе – и напоролись на патруль. Он сделал единственное, что мог – увел солдат за собой, отстреливаясь, давая ей время укрыться. Он умер, прошитый автоматной очередью, так и не успев узнать, что у него будет дочь.
Циркачку арестовали через год – глупо, нелепо, безо всяких оснований, ведь она просто вышла из дома в магазин. Но дела на фронте у захватчиков шли все хуже, и они хватали всех без разбора. Позже, когда город освободили, ее имя было найдено в списках расстрелянных врагами перед самым уходом. Тела ее так и не нашли.
* * *
Старик подходит к стене и тяжело опирается на нее. Долго смотрит на рисунок в тонкой рамке. Света в комнате едва хватает, чтобы различить контуры, но ему и не нужен свет, он и так помнит. Серая бумага, бледные краски. Хрупкая девушка в розовом платье с блестками, на плечи ей накинут дурацкий пиджак с цветными заплатками, а за плечом – старый клоун с раскрашенным лицом и грустными глазами. В углу той же рамки вставлена маленькая фотография, потертая и попорченная водой, с нее смотрит прямо и открыто молодой человек в летной куртке. Дети тихо спят в своих кроватках. За окном покачивается усыпанный блестками шатер неба. Вот и вся история. Вот и вся…
.
невеселая несказка
- Дедушка… Ну деда же! Расскажи сказку?
- Фу, сказки для маленьких. Расскажи историю, настоящую.
- Ага, чтобы про любовь.
- Не, про войну!
- Чтобы с чудесами.
- Глупая, чудес не бывает.
- А вот и бывают, бывают…
- Тише, малыши, не ссорьтесь. Хорошо, я расскажу вам историю. Слушайте…
* * *
Жил-был однажды маленький мальчик. Самый обыкновенный, не лучше, но и не хуже других. Немного непослушный, немного мечтательный. Любил маму и папу, книжки с картинками, мороженое по воскресеньям. А еще очень любил свою коробку с красками и карандашами. Целыми днями он мог сидеть и рисовать все, что видит. Конечно, в их маленьком городке редко встречалось что-нибудь необычное. Но мальчика это не очень расстраивало, ведь с ним была его фантазия, он смотрел ее глазами – и на страницах его альбомов расцветали диковинные цветы, взлетали тропические птицы, скакали сказочные животные, уходили к горизонту корабли.
Так он и жил своей обычной жизнью, пока не случилось кое-что особенное. В один прекрасный летний день поляна на окраине городка вдруг наполнилась яркими фургонами, лошадьми, людьми в пестрых одеждах. А потом посреди поляны вдруг вырос огромный шатер с крышей в желто-красную полоску. На улицах города появились афиши и зазывалы, и все они приглашали местных жителей непременно посетить «самый лучший, самый необыкновенный, самый известный в мире цирк-шапито».
Цирк! Все дети в городе были в восторге. Взрослые посмеивались над громкой рекламой, но тоже радовались – не так часто в их краях случается что-то необычное. Мальчик тоже радовался и не мог дождаться, когда же попадет на представление. Мама, правда, была против, она считала цирк вульгарной забавой, но отец оказался на стороне сына – и вместе они отправились туда, где играл духовой оркестрик и шумная толпа в воскресных нарядах вливалась в таинственную тьму под пестрым шатром.
Мальчику понравилось все. И жонглер, подбрасывавший в воздух тарелки, ложки и чашки, и строивший из них пирамиды на собственной шляпе. И фокусник, извлекавший яйца изо рта и голубей из рукавов. И печальный тигр, ловко прыгавший с тумбы на тумбу. Вместе со всеми мальчик смеялся над проделками веселого клоуна в огромных ботинках и пиджаке с цветными заплатками. Но вот человек в блестящем костюме прокричал что-то про акробатов, и мальчик увидел её…
* * *
Это розовое облако… а может, оживший цветок?... сказочная фея в серебряных туфельках? Вверх, вверх взлетает она, и сердце взлетает вместе с ней, и сладко замирает. Так бывает в сочельник, когда распахиваются двери комнаты, и ты видишь вдруг огромное, яркое, сияющее огнями дерево, и кажется, что в ушах твоих поет хор ангелов. Может быть, она тоже ангел? Может, она спустилась с небес, эта незнакомка с сияющими глазами и радостной улыбкой… Конечно, ангел, поэтому так легко она взлетает над ареной, над задранными головами зевак, над натянутым канатом.
- Папа, кто это? Ну папа же… Кто?
- Это акробаты.
Нет, папа не понимает, ничего не понимает, он не чувствует этой переполняющей сердце радости, какую испытываешь только при встрече с чудом…
* * *
…увидел маленькую девочку в розовом платье с блестками. Она была, пожалуй, младше его, но как ловко она крутила колесо и сальто, как высоко прыгала, стояла на одной руке и даже бесстрашно ходила по канату, балансируя маленьким кружевным зонтиком.
Закончилось представление, погасли огни и разошлись зрители, а мальчик все никак не мог успокоиться. Всю ночь он вертелся в своей кроватке, думая только о маленькой циркачке, а на следующий день упросил родителей снова отпустить его в цирк. И на следующий день. И на следующий. Он убегал из дома тайком, он разбил свою копилку, и даже продал соседу свою игрушечную крепость, чтобы набрать денег на билет. За крепость ему, конечно, влетело, но это были мелочи, зато он снова и снова видел ее – девочку в розовом платье. Мальчик уже наизусть знал ее номер, и все равно каждый раз удивлялся тому, как легко взмывает она вверх.
Несколько раз по утрам он перебирался через легкую ограду, пролезал между фургонами и, спрятавшись за кучей реквизита, смотрел, как репетируют акробаты. И хотя вместо розовых кружев на маленькой гимнастке было старое заштопанное трико, а золотистые волосы вместо пышных локонов были затянуты в суровый хвостик, мальчик все равно не мог оторвать от нее глаз. А возвращаясь домой, он брался за карандаши и краски. Теперь все его альбомы были заполнены изображениями маленькой акробатки.
Но все когда-нибудь заканчивается, так устроена жизнь, время идет и его не остановить. Лето кончилось, цирк свернул пестрый купол и двинулся дальше, а мальчика родители отправили в школу в большом городе.
В этой школе не очень-то заботились о рисовании, в ней учили серьезным предметам – языку и алгебре, физике и географии, истории и биологии. И мальчик спрятал подальше альбом с рисунками, карандаши и краски. Нет, он не забыл о детском увлечении, но рисовал все реже и реже.
Шло время, и мальчик вырос. Он стал большим, красивым и умным, он выучил все предметы – и языки, и алгебру, и физику, и биологию. Но он не стал ни врачом, как мечтала мама, ни адвокатом, как хотел папа. Мальчик вырос и стал летчиком. Каждый день он поднимал свой самолет в небо и взлетал вверх …
* * *
Вверх, вверх! – поет что-то в твоей душе. Последний рывок, контакт – вздрагивает мотор, вздрагивает самолет, вздрагиваешь ты в предвкушении близкой встречи. Разбег, отрыв – и ты летишь, летишь, и эти прочные крылья, этот сильный мотор – они как продолжение твоего тела, ты одно целое с самолетом, и вокруг, рядом, в твоих глазах и в твоем сердце – небо, огромное, необъятное, вечное. Это волшебное ощущение, и пусть говорят, что глупо, что просто работа, что скоро привыкнешь, устанешь – тебе никогда это не надоест. Потому что, как не может надоесть вода в пустыне, так не может надоесть тебе небо, утоляющее твою вечную жажду чуда.
* * *
Он возил людей и возил грузы, удобрял поля, доставлял почту, занимался аэрофотосъемкой и ставил рекорды, и ему нравилась такая жизнь.
- А девочка?
- А девочка тоже выросла. Она тоже многому научилась – ездить верхом и дрессировать собак, летать на трапеции и жонглировать кольцами. Она по-прежнему выступала в цирке, и такая жизнь ей тоже нравилась.
А еще у нее появился ребенок – маленький сынишка, очаровательный мальчик с пшеничными кудрями и голубыми глазами. Сын, которого она бесконечно любила, единственная добрая память, оставленная по себе одним... впрочем, это не важно, малыши. Мальчик рос в цирке, играл в опилках манежа и засыпал в обнимку с дрессированными собачками.
Все было хорошо… пока в ту страну, где они все жили, не пришла война.
Сначала она была далеко, в газетах и смутных слухах, потом как-то сразу вдруг оказалась совсем близко. Скамьи в цирке, где выступала акробатка, все меньше заполнялись публикой. А у тех, кто все же приходил на представления, в глазах прятались растерянность и страх, который они неумело скрывали громким смехом и грубыми выкриками. Акробатке тоже было страшно, но чем сильнее страх сжимал ее сердечко – тем шире и ярче становилась улыбка, с которой она выходила на арену.
До летчика война тоже добралась. С легких почтовых и больших грузовых самолетов он пересел на боевой истребитель. Ему пришлось узнать, что в небе есть вещи пострашнее ночного шторма и грозы над морем, пришлось познать горечь потерь.
А потом война перешагнула порог страшным словом «капитуляция». Враг захватил страну, где жили акробатка и пилот. Улицы наводнили громкоголосые солдаты в крысиных мундирах, стены и столбы запестрели приказами и законами новой власти.
Один из этих приказов запрещал передвижные цирки, а их артистов приравнивал к бродягам, подлежащим аресту. Юная акробатка вздохнула и устроилась работать на фабрику. Работать там приходилось целыми днями, а денег едва хватало на еду, да еще на оплату крошечной квартирки, в которой она теперь ютилась вместе с маленьким сыном и старым клоуном, который, сколько она себя помнила, заменял ей и отца и мать. Нелегкая это была жизнь, нелегкая и невеселая.
Летчик тоже получил приказ, в котором говорилось, что все солдаты должны сложить оружие и вернуться к мирной жизни. Вот только, впервые в жизни, летчик решил, что не все приказы стоят того, чтобы их выполнять. Он сел в свой самолет, и вместе со своими друзьями, такими же летчиками, отравился в другую страну, чтобы оттуда продолжать сражаться с врагом.
Он воевал смело и отважно, но однажды, осенним солнечным днем, в ясном небе над морем его самолет встретился с тремя вражескими.
* * *
Такая знакомая, как ни страшно это звучит, ставшая почти привычной смертельная карусель вдруг делает рывок… тупой стук… что-то неуловимо меняется… и лишь несколько секунд спустя ты понимаешь, что это что-то – звук твоего мотора. Он чихает, хрипит, стучит, жалобным скрежетом отвечают рули высоты, самолет неумолимо заваливается, порываясь сорваться в штопор… пламя лижет кабину… последняя очередь – и смолкают оба пулемета. Колпак заклинило? Нет, это не сгибаются пальцы, ищущие защелку… пламя радостно врывается внутрь, опаляя жаром лицо… в последний момент ты успеваешь оттолкнуться и перевалиться через борт кабины… где-то вдали мелькает словно чужая мысль «Раскроется? Не раскроется?»… Раскрылся. А в следующий момент белый купол взрезает пулеметная очередь… смешно, словно строчка швейной машинки. Ты летишь… нет, падаешь… и море принимает тебя. У моря холодные соленые руки и твердая грудь. Потом ты лежишь на спине, тебя тянет вниз, а сверху – оно, небо, которое всегда было другом, которое делило с тобой чудо полета, твое небо – оно вдруг отвернулось от тебя, предало, оно поливает тебя свинцовым дождем, охотится на тебя, жаждет твоей смерти… да нет же, это не небо, оно не виновато, ему тоже больно носить этих железных птиц с черными метками на крыльях, этих громких смертоносных птиц… и ты ныряешь, глубже, стаскивая с себя одежду и стараясь остаться под водой дольше, как можно дольше, пока птицы не выплюнут весь запас смертельного груза и не улетят прочь. А потом ты качаешься на волнах, а над тобой качается небо… чистое небо, мирное небо. И мысли твои тоже качаются, плывут, кружат, и это так славно, тихо, спокойно, что ты даже не замечаешь ничего вокруг, и только когда чьи-то руки хватают тебя и тянут куда-то, ты понимаешь, что солнце уже село, а еще видишь их – загорелые лица, сильные руки, хриплые голоса – рыбаки, возвращающиеся домой… и ты понимаешь, что спасен, что тебе снова повезло и это – настоящее чудо.
А потом эти добрые люди поят тебя анисовой водкой, они перевязывают твои раны и прячут тебя от вражеских солдат. Эти солдаты повсюду, а у тебя нет документов и подозрительное огнестрельное ранение, поэтому тебя, как важную тайну, укрывают – в подвалах, сараях, на чердаках. Одни ты помнишь хорошо, другие теряются в тумане жара, в сумеречном бреду – часы, проведенные в осенней воде сказались тяжелой пневмонией. И вот однажды ты открываешь глаза и видишь…
* * *
Сбитого летчика подобрали рыбаки. Они спрятали его от врагов, потом тайком переправили в город. Ему опасно было оставаться на одном месте, и поэтому его, как посылку, передавали из рук в руки, по цепочке, из одного укрытия в другое. Вот так он и оказался в маленькой квартирке, где жили акробатка, ее сын и старый клоун. Он узнал ее сразу: не по розовым кружевам – их не было, не по золотым локонам – они давно были безжалостно сострижены, и не по ослепительной улыбке – она сжимала губы и хмурилась, устраивая его поудобнее на старом матрасе. Он узнал ее по глазам, которые по-прежнему светились, согревая все вокруг. И он, улыбнувшись, прошептал ей:
- Браво! Бис, браво, бис!
* * *
Наверняка она решила, что ты бредишь. Ты и сам не уверен, что это все не сон. Комната снова плывет вокруг, и ты проваливаешься в темноту.
Когда ты открываешь глаза снова, ее рядом нет. Оглядывая комнату, ты замечаешь маленького мальчика, что-то сосредоточенно выводящего огрызком карандаша. Рисунок, похоже, не получается, малыш хмурится, наконец, бросает карандаш, сползает со стула и отправляется исследовать комнату. Конечно же ему интересен человек, лежащий в углу, и скоро ты видишь склонившуюся над тобой сосредоточенную рожицу. Ты не очень знаешь, как обращаться с детьми, поэтому просто приветливо улыбаешься. Посопев немного, малыш вдруг произносит:
- Нарисуй мне тигра!
- Тигра?
- Ага. У меня не выходит. Смотри, - он тычет тебе в руки помятый рисунок. Да, тигр и впрямь не очень похож на себя, ног многовато, и уши сползли на спину, зато зубы и полоски удались на славу.
- Нарисуй, - снова требует малыш.
- Почему тигра? – тянешь ты время.
- Потому что он страшный! Он прогонит всех плохих людей, и мама не будет плакать.
Ах, если бы это было так просто… Но ты все равно киваешь и берешь протянутый тебе листок серой бумаги. Ты еще слаб, пальцы плохо слушаются, да и рисовал ты последний раз очень давно, но все-таки что-то ты еще можешь, и малыш доволен твоим рисунком.
За следующие дни ты постепенно подружишься с этим мальчиком, он покажет тебе свою коробку с сокровищами и доверит страшную тайну – фарфоровый кот, стоящий на комоде, вовсе не фарфоровый и по ночам превращается в настоящего, он сам видел, как кот сверкает глазами! А ты будешь рисовать для него разных зверей и рассказывать про города и страны, которые повидал.
Гораздо больше времени потребуется, чтобы разговорить старика, живущего тут же – его ты тоже узнал, ты помнишь веселого клоуна из цирка. Сейчас он вовсе не весел, в его глазах застыл страх, и тебя он поначалу тоже боится, но ты упрям, а старику больше не с кем поговорить, и постепенно вы познакомитесь ближе, и он объяснит, что боится не за себя.
- Я-то уже стар, мне нечего терять, но она… они – вся моя семья, она и малыш, но она так безрассудно рискует… В городе все время аресты, облавы, но она и слышать не хочет о том, чтобы тихо сидеть дома.
Ты узнаешь, что бывшая акробатка теперь работает на фабрике, а после работы «встречается с опасными людьми» и «занимается опасными делами»… Да ты и сам ведь одно из таких опасных дел.
Саму ее ты видишь мало – она возвращается домой поздно, бледная от усталости. Привычными жестами касается твоего лба, дает лекарства, меняет повязки. Однажды ты ловишь ее руку и подносишь к губам, бормоча «Спасибо».
- Это мелочи, - на ее губах мелькает тень прежней улыбки.
- Мне уже гораздо лучше – и все Вашими заботами.
- Это отлично, что лучше. Только все равно Вам придется задержаться здесь. В городе было несколько взрывов и теперь повсюду патрули, перемещать Вас слишком рискованно, - она словно извиняется, но ты не можешь скрыть радости… ты рад тому, что останешься рядом с ней.
* * *
Сбитый летчик остался в доме бывшей циркачки надолго. Сначала его нельзя было перевозить, а потом он сам не захотел уйти. Друзья девушки раздобыли для него документы, теперь он считался дальним родственником, приехавшим из деревни, и мог выходить из дому. Раны его зажили, болезнь прошла, и теперь он тоже целыми днями пропадал где-то, помогая таинственным «опасным людям». Он крепко подружился со старым клоуном и с малышом, а самое главное – они с акробаткой полюбили друг друга. И вот, в ночь на Рождество, он признался ей в любви.
* * *
Шторы на окнах плотно задернуты, а улицы за ними полны опасности и страха. И все же – это праздник, и вы все постарались сделать его веселым. Накрыт стол – скудный, ведь продукты так дороги, но все же праздничный. И рождественское дерево у вас есть – точнее, ветка, конечно, но все равно живая, настоящая, и под ней малыша ждут подарки – с трудом раздобытая коробка новеньких карандашей, и краски, и деревянный конь, и даже шоколад, такой редкий по нынешним временам. У тебя тоже есть подарок, он для всех, ты рисовал его долго, вспомнив все свое подзабытое умение…
Ты открываешь бутылку вина. Вино дрянное, надо признать, другого теперь не найти, но ты умудряешься превратить его открывание в целое представление, словно это шампанское из лучших виноградников. Собеседники подхватывают твою игру, и старые стаканы в их руках превращаются в драгоценный хрусталь, а бедный стол – в угощение, достойное королей. И звенит в комнате смех, настоящий смех, которого так давно не было слышно.
Усталый и счастливый малыш засыпает прямо за столом, и вы укладываете его в кроватку. Старый клоун, печально вздохнув, тоже отравляется спать, и вы остаетесь одни в комнате. Одинокая свеча заставляет ее глаза поблескивать в полумраке. В стареньком радиоприемнике – такие, вообще-то, положено сдавать, но горожане считают делом чести саботировать этот приказ – ты долго ловишь подходящую волну, и вот, сквозь треск и шум помех, в комнату врывается вальс – и ты приглашаешь свою даму на танец. Вы кружитесь по маленькой комнатке, и ты видишь ее такой, как когда-то – золотые локоны, розовое кружево, но ярче всего – блеск ее глаз, сияние ее улыбки, и ты точно знаешь, что никогда, никогда еще никого так не любил, и не будешь любить.
Потом музыка заканчивается, но вы все стоите, обнявшись, и секунды, словно снежинки, вьются вокруг вас, сталкиваясь с мелодичным звоном. И тогда ты целуешь ее, и она тебе отвечает.
* * *
- А дальше? деда, ну чего ты замолчал?
- Да, что было дальше?
- А дальше… Они жили долго и счастливо.
- И победили всех врагов?
- Да, малыш.
- Как в сказке? И умерли в один день? Деда… Дед, ты чего?
- Всё, малыши. Всё, пора спать. Ну-ка быстро по кроваткам. Доброй ночи, маленькие, спите.
Старик поправляет одеяльца, целует детские лбы и выключает свет. Долго стоит у окна, потирая левую сторону груди. Нет, нельзя поддаваться слабости, нельзя болеть. У него есть дело, ведь кто-то должен заботиться о детях. И кто-то должен помнить.
* * *
Нет, они не умерли в один день.
Летчик погиб весной. Они возвращались вместе с опасного задания – они все теперь делали вместе – и напоролись на патруль. Он сделал единственное, что мог – увел солдат за собой, отстреливаясь, давая ей время укрыться. Он умер, прошитый автоматной очередью, так и не успев узнать, что у него будет дочь.
Циркачку арестовали через год – глупо, нелепо, безо всяких оснований, ведь она просто вышла из дома в магазин. Но дела на фронте у захватчиков шли все хуже, и они хватали всех без разбора. Позже, когда город освободили, ее имя было найдено в списках расстрелянных врагами перед самым уходом. Тела ее так и не нашли.
* * *
Старик подходит к стене и тяжело опирается на нее. Долго смотрит на рисунок в тонкой рамке. Света в комнате едва хватает, чтобы различить контуры, но ему и не нужен свет, он и так помнит. Серая бумага, бледные краски. Хрупкая девушка в розовом платье с блестками, на плечи ей накинут дурацкий пиджак с цветными заплатками, а за плечом – старый клоун с раскрашенным лицом и грустными глазами. В углу той же рамки вставлена маленькая фотография, потертая и попорченная водой, с нее смотрит прямо и открыто молодой человек в летной куртке. Дети тихо спят в своих кроватках. За окном покачивается усыпанный блестками шатер неба. Вот и вся история. Вот и вся…
.
@темы: осколки
01.12.2010 в 12:52
01.12.2010 в 13:59
Вот и меня она ухватила и не отпустила, пока не дописала.. хотя не хотелось - знала же, что невесело получится...
02.12.2010 в 08:50
Она все равно кажется мне светлой, ведь дети живы и война закончилась... Главное то, что в нее... веришь. Такая история ведь на самом деле могла произойти.
03.12.2010 в 15:24
Хорошая вещь получилась.
03.12.2010 в 23:29
Мультик.. ой, а правда, это интересно... особенно потому, что я никак не визуал, я картинки представлять плохо умею, но вот эта история началась с того, что я увидела именно картинку, рисунок..
P.S. А "Девочка и дельфин" бесконечно люблю с детства.
03.12.2010 в 23:50
И тут бы эта стилистика подошла. Тоже красиво и проникновенно.
04.12.2010 в 22:54
04.12.2010 в 23:25