к которой стоит поставить предупреждение: неграфичное описание домашнего насилия.
Глава 18Тьен смотрел на человека, которому был обязан жизнью, и не испытывал ни одного теплого чувства. Он мог бы напрячься и припомнить время, когда покрасневшие от похмелья глаза были ясными и смотрели на него с любовью и заботой. Когда мозолистые руки были ласковыми и обещали утешение, а не боль. Мог бы — но не стал. Потому что слишком много всего случилось с тех пор, когда человек перед ним был ему действительно отцом. Потому что он не мог себе позволить помнить, ведь всякое воспоминание, всякая слабость будут использованы, чтобы сделать ему больно.
Поэтому он просто стоял и смотрел, как лицо Люка наливается нездоровым красным румянцем. Тот, разумеется, не выдержал первым, шагнул вперед, попытался ухватить Тьена за воротник куртки. Ускользнуть из его хватки было просто.
— Ах ты ублюдок! — выплюнул Люка, дохнув ему в лицо перегаром. — Ты украл Изи. Да я тебя в тюрьму засажу!
читать дальше— Не засадишь. Я брат. Я о ней позабочусь.
— Она моя дочь, и она должна жить со мной! Ты не имеешь права… Я ее отец.
— Это ты не имеешь права называть себя отцом! — отрезал Тьен, и сам удивился тому, как легко льются слова, тому, как ни разу не сжалось горло, перекрывая их поток. — Не ты растил ее. Не ты кормил, одевал, утешал. Прятал от пьяных кулаков. Защищал от твоих дружков. Ты всегда был угрозой. Ты не отец нам.
— Не смей так говорить со мной, щенок!
— Или что? Ударишь меня? Ты же трус. Ты боишься делать это с тех пор, как я впервые дал сдачи.
Это, разумеется, заставило Люка броситься на него, но короткая потасовка закончилась ничем. Они снова замерли друг напротив друга, тяжело дыша.
— Я все равно найду вас! Изи принадлежит мне, и я заберу ее.
— Чтобы она убирала и готовила тебе? Продавать ее сомнительным колдунам, пока она еще не умеет закрываться? — Тьен почувствовал, как к горлу подступила едкая горечь от одной мысли об этом. — Нет! Я никогда, никогда не подпущу тебя к Изи, слышишь?
— И это твоя благодарность за все, что я для вас сделал? Видела бы это твоя мать…
— Не смей…
— Что она бы подумала?
— Не смей г-говорить о ней!
— Что она сказала бы, если бы была жива?
— Я н-не знаю! П-потому что она не жива. Ее н-нет. И это твоя вина!
— Я любил ее! — на глаза Люка навернулись пьяненькие слезы, он, похоже, сам верил в свою искренность.
Тьен полагал, что когда-то это было правдой. Мама говорила, что они с отцом поженились по любви, и в самых первых воспоминаниях Тьена было достаточно улыбок, смеха и тепла, чтобы в это поверить. Жаль, что любви хватило ненадолго.
— Но деньги ты любил больше. Не мог п-простить, что она зарабатывала больше, да? Что не хотела все отдавать т-тебе.
Это Тьен тоже помнил. Долгие споры, переходящие в крик и оскорбления. Фамилиары всегда хорошо зарабатывали, особенно настолько сильные, как его мать. Люка хотел все полученные женой деньги пустить на расширение своей столярной мастерской и злился, когда она настаивала, что деньги нужны на содержание дома, на заботу о сыне, на его учебу. Сначала просто злился, а потом...
— Т-твой щенок тебе дороже мужа, — пробормотал он.
— Что?
— «Твой щенок тебе дороже мужа». Т-ты сказал, когда впервые ударил ее. Мне б-было шесть лет. Я все видел.
Мать приказала ему идти в другую комнату, но он видел. Видел ее слезы, слышал сбивчивые извинения Люка, обещания, что это больше не повторится. Какое-то время все было спокойно. А потом был новый гонорар, новая ссора, новый удар. Когда Тьену было девять, Люка перестал извиняться. Когда ему было одиннадцать, мать сказала, что у него будет сестренка. Тьен умолял ее уйти, убеждал, что они смогут прожить сами, без Люка. Твердил, что пойдет работать, что сможет позаботится о маме, что им нельзя оставаться, но она была уверена, что второй ребенок все изменит. Когда родилась Изи, Люка целых полгода вел себя прилично. Мама улыбалась и твердила: «Я же обещала, все будет хорошо, милый». А потом она взяла первую работу после родов. Получила первый гонорар. Который Люка забрал, швырнув жену в стену с такой силой, что она повредила плечо, которым пыталась прикрыть от удара младенца. В тот вечер она сказала Тьену незаметно собрать свои вещи.
— Она хот-тела уйти.
— Ты врешь…
— Х-хотела уйти от т-тебя. Чтобы защитить нас с Изи. Собирались уйти на с-следующий день. Н-но утром я нашел м-маму на к-кухне с разбитой головой. Т-ты сказал, наверное у-у-упала и ударилась.
— Я…
— Т-ты убил ее. Ты убил маму.
— Заткнись! — взревел Люка, выходя из ступора, и бросился вперед, словно собираясь силой заткнуть рот сыну.
Тьен почувствовал, как его подхватывает волна ярости. Он отклонился от одного удара, второго, а потом его пальцы дотянулись до горла Люка.
— Нет, — прошипел он ему в лицо. — Ты не заткнешь меня. Никто не заткнет меня. Я буду говорить. Ты убил маму. Убил! Убил, убил, убил…
Кажется, кто-то тянул его за плечо, но Тьен был слишком сосредоточен на ненавистном лице перед ним, на теле, которое он тряс в руках, словно тряпку, и которое с каждой секундой сопротивлялось все меньше.
Знакомое ощущение текущей сквозь тело магической силы на мгновение разогнало красный туман перед глазами. Это был всего лишь небольшой импульс, и двигался он не привычно к колдуну, а напротив — исходил от него, но этого было достаточно, чтобы Тьена наполнило чистое и ясное осознание происходящего. Он торопливо разжал пальцы, и Люка мешком рухнул к его ногам.
Колдун немедленно убрал руку с его плеча и присел рядом с телом.
— Я же просил тебя воздержаться сегодня от убийства, — сказал он, нащупывая на шее Люка пульс.
— Он… Он м... м… — слова наконец-то покинули Тьена вместе с яростью и, кажется, всеми остальными эмоциями.
— Он жив. Я могу исправить все повреждения. Могу оставить ему пару синяков на память, если хочешь.
Колдун неловко улыбнулся, и Тьен даже нервно хихикнул в ответ, прежде чем понял, что тот имел ввиду.
— Х-хочешь лечить?
— Я думал, это очевидно.
— Сам?
— Я подумал, что ты вряд ли захочешь в этом участвовать, учитывая что именно ты нанес эти повреждения. Просить тебя было бы несправедливо…
— А тратить с-собственную с-силу на… на эт-т…
— Я уверен, что справлюсь.
Тьен громко зарычал и превратился. Потому что иначе этот придурок и впрямь потратил бы собственную жизненную силу, драгоценные дни или даже годы собственной жизни на то, чтобы спасти никчемный кусок человеческой плоти, бывший, к несчастью, отцом Тьена.
Рен незаметно выдохнул, потому что на самом деле ему совершенно не хотелось сейчас обращаться к сырой магии. Он сделал бы это, если бы выбора не было, но, по счастью, до этого не дошло. Прищурившись и отогнав прочь все эмоции — сейчас было не время для них — он положил руку на спину Тьену, подхватил поток силы и принялся лечить лежавшего перед ним человека. Убрав повреждения на лице и шее (и действительно оставив пару синяков, чтобы излеченный не счел все произошедшее пьяным бредом), он просканировал весь организм, наложил укрепляющие чары на некоторые внутренние органы и уже был готов убрать руку, когда ему пришла в голову идея. Рен даже усмехнулся. Он читал об этом заклинании лишь однажды и почти случайно запомнил формулу. Колдун свернул сложным узором завиток силы, оборачивая желудок и закрепляя сделанное парой слов, и только после этого выпрямился, отряхивая руки. Когда этот неприятный человек решит употребить алкоголь — а по всем признакам это случится скоро, как только они оставят его одного — его ждет сюрприз, который ему совсем не понравится. И ведь никто не сможет сказать, что заклинание причинило ему вред, напротив!
Мысленно похвалив себя за изобретательность, Рен повернулся к фамилиару, уже принявшему человеческий вид, и решительно кивнул:
— Нам пора.
Тьен последовал за ним, не говоря ни слова. Пока они шагали по улице, Рен незаметно наблюдал за фамилиаром. За тем, как он то нервно стискивает кулаки, то запускает пальцы в волосы, как отводит взгляд и как на его щеках загораются два красных пятна. Рен никогда не считал себя знатоком человеческих эмоций, но сейчас он был уверен, что прочел их правильно. Тьена сжигал стыд. Это можно было понять. Колдун, которому фамилиар никогда толком не доверял, оказался свидетелем чего-то очень личного, очень неприятного и болезненного, ему продемонстрировали грязное белье — по крайней мере, с точки зрения самого Тьена.
Это не могло быть приятным или легким. И пусть Рен считал, что Тьену нечего стыдиться — он понимал, что сам на его месте тоже не мог бы посмотреть себе в глаза. Он знал только один способ хоть как-то исправить положение. Поэтому на следующем перекрестке он повернул направо.
— Б-библиотека там, — возразил Тьен, указывая налево. Хорошо, значит он хотя бы следил за тем,что происходит вокруг.
— Библиотека подождет. Сначала я хотел бы показать тебе кое-что.
— Что? — нахмурился фамилиар.
Колдун поднял руку, призывая подождать, и торопливо зашагал вперед. Еще два поворота и они остановились перед участком земли, обнесенным кованой оградой. Когда-то здесь стоял дом. Почерневшие от огня остатки его все еще виднелись среди кустов и плетей дикого винограда. Эта печальная картина резко контрастировала с окружением — роскошными двух- и трехэтажными домами, принадлежавшими наиболее видным представителям городской знати.
— Т-так что ты хотел… — начал Тьен, но Рен прервал его, кивнув в сторону пожарища.
— Мой дом.
11.04.2021 в 07:29
11.04.2021 в 11:32
Спасибо, что читаете!