Нормальность в этом мире неуместна (с)
Весна все ближе, на улицах появляется все больше говорунов. Их и обычно-то хватает, но тут у них начинается обострение.
У газетного киоска женщина полчаса рассказывает продавщице про свою племянницу. Подробно, радостно, по десять раз повторяя любимые детали. По лицу продавщицы понятно, что ни женщину эту, ни племянницу она в глаза не знает. Покупатели пробиться сквозь поток слов тоже не могут и уходят с пустыми руками. Женщина продолжает говорить.
Угрюмый мужик в автобусе разговаривает с голосом, объявляющим остановки. «Конечных», - объясняет он, - «в жизни всего две — рай и ад, кому что предназначено». «Следующая остановка — Вокзал, конечная», - упрямо возражает голос. «Ну это просто так, репетиция, можно считать», - соглашается мужик и выходит из автобуса, продолжая что-то говорить.
На остановке стоит другой мужик. Его любимая тема — политика, выражается он о ней исключительно нецензурно, ругая невидимых слушателей последними словами. Случайные прохожие стараются обходить его стороной. Ну да ему весна не нужна, он стоит здесь круглый год.
А у меня внезапно все это вызывает приступ воспоминаний. Когда я была маленькой, мы жили у бабушки, на верхнем этаже шестиэтажной хрущовки. Поднимаясь по лестнице, я всегда старалась проскочить третий этаж побыстрее, потому что если чуть помедлить — из-за двери одной из квартир выскакивала сухенькая, но бодрая старушка, словно бы сидевшая в засаде и поджидавшая именно меня. Вцепившись в руку, она начинала быстро-быстро рассказывать все, что с ней произошло за неделю. Происходили с ней вполне себе будничные вещи — походы в магазин, в сберкассу, к врачу, новые передачи по телевизору и песни по радио. Но рассказывала она о них так долго и так подробно, а я стояла и изнывала — ну когда же это закончится?
Впрочем, даже своим детским сознанием я очень быстро поняла, что старушке просто очень-очень одиноко. Бездетная вдова, одна в пустой квартире, что ей оставалось, кроме как сидеть возле двери, подкарауливая проходящих мимо соседей? После того, как это поняла и как-то внезапно... прочувствовала, что ли, я стала сама тормозить на ее этаже, и даже задавать вопросы. И если вдруг я проходила мимо, а старушка не появлялась, я, бывало, останавливалась и ждала, и прислушивалась у двери, и начинала волноваться — все ли в порядке. А на завтра она снова ловила меня и рассказывала о своем эпическом походе за пенсией, и я старалась улыбаться и кивать.
А к чему это все? Да ни к чему, на самом деле. У меня просто слова нашлись. Может я тоже по натуре своей говорун и у меня началось весеннее обострение? Ну что ж, после долгого молчания это даже на пользу, верно? Верно.
У газетного киоска женщина полчаса рассказывает продавщице про свою племянницу. Подробно, радостно, по десять раз повторяя любимые детали. По лицу продавщицы понятно, что ни женщину эту, ни племянницу она в глаза не знает. Покупатели пробиться сквозь поток слов тоже не могут и уходят с пустыми руками. Женщина продолжает говорить.
Угрюмый мужик в автобусе разговаривает с голосом, объявляющим остановки. «Конечных», - объясняет он, - «в жизни всего две — рай и ад, кому что предназначено». «Следующая остановка — Вокзал, конечная», - упрямо возражает голос. «Ну это просто так, репетиция, можно считать», - соглашается мужик и выходит из автобуса, продолжая что-то говорить.
На остановке стоит другой мужик. Его любимая тема — политика, выражается он о ней исключительно нецензурно, ругая невидимых слушателей последними словами. Случайные прохожие стараются обходить его стороной. Ну да ему весна не нужна, он стоит здесь круглый год.
А у меня внезапно все это вызывает приступ воспоминаний. Когда я была маленькой, мы жили у бабушки, на верхнем этаже шестиэтажной хрущовки. Поднимаясь по лестнице, я всегда старалась проскочить третий этаж побыстрее, потому что если чуть помедлить — из-за двери одной из квартир выскакивала сухенькая, но бодрая старушка, словно бы сидевшая в засаде и поджидавшая именно меня. Вцепившись в руку, она начинала быстро-быстро рассказывать все, что с ней произошло за неделю. Происходили с ней вполне себе будничные вещи — походы в магазин, в сберкассу, к врачу, новые передачи по телевизору и песни по радио. Но рассказывала она о них так долго и так подробно, а я стояла и изнывала — ну когда же это закончится?
Впрочем, даже своим детским сознанием я очень быстро поняла, что старушке просто очень-очень одиноко. Бездетная вдова, одна в пустой квартире, что ей оставалось, кроме как сидеть возле двери, подкарауливая проходящих мимо соседей? После того, как это поняла и как-то внезапно... прочувствовала, что ли, я стала сама тормозить на ее этаже, и даже задавать вопросы. И если вдруг я проходила мимо, а старушка не появлялась, я, бывало, останавливалась и ждала, и прислушивалась у двери, и начинала волноваться — все ли в порядке. А на завтра она снова ловила меня и рассказывала о своем эпическом походе за пенсией, и я старалась улыбаться и кивать.
А к чему это все? Да ни к чему, на самом деле. У меня просто слова нашлись. Может я тоже по натуре своей говорун и у меня началось весеннее обострение? Ну что ж, после долгого молчания это даже на пользу, верно? Верно.